Власти Соснового Бора опровергли слухи о закрытии въезда в город

У этого термина существуют и другие значения, см. Сосновый Бор.
Сосновый Бор

Сосновый Бор

— муниципальное образование со статусом «городское поселение» в Себежском муниципальном районе Псковской области.

Административный центр — посёлок городского типа Сосновый Бор.

География

Территория городского поселения граничит на востоке с городским поселением «Себеж» и сельским поселением «Себежское» (бывшей Глембочинской волостью), на севере — с сельским поселением «Себежское» (бывшей Томсинской волостью) Себежского района Псковской области , на юге — с Чапаевским сельсоветом Верхнедвинского района Белоруссии, на западе — с Зилупским краем Латвии.

На территории городского поселения расположены озёра: Заситинское (0,8 км², глубиной до 5 м) на севере, Дедино или Залесье I (0,5 км², глубиной до 5,5 м) и др.[2]

Населённые пункты

В состав городского поселения «Сосновый Бор» входит 28 населённых пунктов, в том числе пгт Сосновый Бор и 27 деревень: Дедино, Ахромеи, Безгрибово, Белые Ключи, Бондарево, Бурачки, Валтрево, Вершинцево, Войтехово, Волуево, Грошево, Дивины, Дылново, Заситино, Калныши, Красный Посёлок, Могили, Макеи, Шкигино, Посинь, Пузырево, Селиваново, Толстяки, Усово, Хрошки, Шикенево, Васильково.[8][9]

Городское население составляет 85,55 % (2877 жителей посёлка Сосновый Бор), сельское население — 14,45 % (или 486 сельских жителей).[10]

См. также: Список населённых пунктов Себежского района

Сосновый Бор

Земля, на которой раскинулся город Сосновый Бор, имеет прекрасную и героическую историю. На этих землях, на балтийском побережье, основывались первые русские поселения, в далекие плавания уходили торговые корабли, строились мощные крепости для защиты границ древней Руси. Ранее на месте нынешнего города находилась старинная деревня Устья (Устье), впервые упомянутая как Ustia на карте Ингерманландии Августа Бергенгейма, составленной по шведским документам 1676 г. Следующее упоминание деревни Ustia содержит шведская «Генеральная карта провинции Ингерманландии» 1704 года. Как Устиа деревня упоминается на «Географическом чертеже Ижорской земли», выполненном Адрианом Шонбеком около 1705 года.

Строительство электростанции и временный поселок

В 50-х гг. XX века на месте будущего города, на песчаных холмах еще шумел настоящий сосновый бор. В 1956 г. Советом министров СССР было принято решение о строительстве вблизи железнодорожной станции Калище тепловой электростанции – ЛенГРЭС‑16. Тогда же правительством СССР принимается программа, согласно которой в 1956–1960 гг. в стране планируется строительство четырех атомных станций, в том числе в Ленинградской области. Для нужд будущей электростанции требовалось оборудование, поэтому в Калище начнется также строительство завода котельно-вспомогательного оборудования и завода металлоконструкций (впоследствии ставшего машиностроительным заводом).

В 1956 г. сюда прибывает первая изыскательская партия во главе с Георгием Семеновым. Контора партии разместилась в доме одного из местных жителей деревни Устье. Работники проводили геодезические и буровые работы, брали образцы грунта, осуществляли исследование воды в реках. В распоряжении экспедиции техники было мало, многие работы велись вручную, к ним активно привлекались местные жители. Зимой 1957–1958 гг. в районе, где сегодня располагается Ленинградская АЭС, пилили и вырубали вековые сосны, делая просеки.

В марте 1958 г. принимается решение о строительстве рабочего поселка. В апреле на станции Калище появился палаточный городок строителей, а в следующем месяце на берегу реки Коваши высадился первый комсомольский десант приехавших строить поселок и электростанцию. В августе приступили к освоению строительной площадки Ленинградской ГРЭС-16 (позднее здесь построили Ленинградскую атомную станцию).

Первым строителям – молодым людям, прибывшим по комсомольским путевкам на ударную стройку – поначалу пришлось жить на станции Калище в железнодорожных вагонах, в избах местных жителей, в палатках по 10–40 человек в каждой. К ноябрю многих жителей переселили из палаток в жилые дома временного поселка, построенного на берегу реки Коваши. За несколько месяцев здесь было возведено 18 бараков (сборно-щитовых домов), каждый из которых был рассчитан на 14 семей, и 13 (по другим данным 10) коттеджей для инженерно-технического персонала. Бараки были обеспечены водоснабжением и центральным отоплением, а позднее и канализацией. К концу 1958 г. жители палаточного городка, в основном, были переселены во Временный поселок.

Одновременно велось строительство первых сооружений для обеспечения жизнедеятельности промышленных объектов и будущего поселка: фильтровальной станции с резервуарами для воды, котельной, водозабора на реке Коваш, хлебопекарни, клуба, столовой для строителей, деревянного здания начальной школы (школьники старших классов первое время посещали Устьинскую школу), бани.

Поселок Сосновый Бор

Решением Леноблисполкома от 10 декабря 1958 г. в составе Ломоносовского района был зарегистрирован новый населённый пункт. Указом Верховного Совета РСФСР от 12 декабря 1958 г. населенному пункту присвоен статус рабочего поселка и название «Сосновый Бор». Это название было выбрано в честь окружавшего тогда поселок величественного соснового бора. Главой вновь избранного Сосновоборского поселкового совета стал А. И. Башкирцев.

В состав Сосновоборского поселкового совета вошли населенные пункты: завод Калище, железнодорожная станция Калище, поселок Калище, деревня Старое Калище, поселок завода Калище и городок Калище, казарма 84-й км. Калищенский сельсовет был преобразован в Устьинский сельсовет, в составе которого остались деревни Устье, Ручьи, Систо-Палкино, Липово, поселок Смолокурка, населенные пункты Керново, Ракопежи, Мустово, Карьер 71 км и Карьер 75 км.

В 1959 г. в поселке Сосновый Бор были сданы в эксплуатацию магазин (сейчас дом №14 по ул. Боровая), клуб со зрительным залом на 220 мест (ныне теннисный клуб), баня; в 1960 г. – ясли-сад (ныне туристический клуб «Ювента»).

Первая улица поселка Сосновый Бор – улица Ленинская. Она по своему архитектурному облику заметно отличается от других улиц, возникших впоследствии. Двух- и трехэтажные дома, окрашенные в желтый цвет, напоминают о начальном периоде строительства города. Следующей начнет застраиваться улица Комсомольская уже более современными домами. Названия первых улиц – Ленинская и Комсомольская – отражают дух времени и его героев.

На Комсомольской улице открылся продовольственный магазин «Балтика», сохранившийся до сегодняшних дней, который вместе с магазинами «Промтовары» и «Обувь» относился к Ломоносовторгу. В 1961 г. в доме №1 по Ленинской улице открылась первая почта. В это же здание были переведены радиоузел-усилитель и телефонная станция. Через год к 80 номерам, первоначально смонтированным на АТС, было добавлено еще 50 номеров. Появился телеграф. 1 сентября 1962 г. первых учеников приняла средняя школа на 680 учащихся по адресу Комсомольская, дом 2 (позднее здесь будет действовать вечерняя школа).

Культурными центрами Соснового Бора первоначально были клубы на территории рыбоконсервного завода и в деревне Устье, а затем свой добротный клуб, выстроенный из кирпича, располагавшийся на улице Соколова, 4. Здесь демонстрировали кинофильмы, выступали артисты ленинградских театров и филармонии.

В 1962 г. началось строительство филиала Института атомной энергии имени И. В. Курчатова (с 1996 г. – Научно-исследовательский технологический институт (НИТИ) имени А. П. Александрова).

В 1966 г. принято Постановление Совета Министров СССР о строительстве в Сосновом Бору атомной электростанции. В 1969 г. создан НИИ оптико-электронного приборостроения как филиал Государственного оптического института имени С. И. Вавилова (с 1990 г. самостоятельное предприятие). 23 декабря 1973 г. Ленинградская АЭС введена в эксплуатацию (пущен первый энергоблок), к августу 1981 г. она вышла на проектную мощность – 4 тыс. мегаватт (пущен четвертый энергоблок), став на тот момент крупнейшей атомной электростанцией в мире.

В статусе города

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 19 апреля 1973 г. рабочему поселку Сосновый Бор присвоен статус города областного подчинения. Этот день принято считать днем рождения города.

Решением Исполкома Ленинградского областного Совета от 12 ноября 1974 г. сельские населенные пункты упраздненного Устьинского сельсовета (Устье, Керново, Ракопежи, Смольненский, Ручьи) вошли в границы города Сосновый Бор, а деревни Систа-Палкино и Мустово были переданы в ведение Сосновоборского городского Совета.

В 1996 г. принят Устав города Сосновый Бор, состоялись первые выборы мэра.

30 августа 2007 г. торжественно заложена капсула на месте строительства Ленинградской АЭС-2.

Сегодня Сосновый Бор в полной мере оправдывает свое название – это уютный и живописный город, в котором удалось сохранить экологическую гармонию между жилой средой и природой, что явилось результатом большой творческой работы архитекторов и строителей, оцененный по заслугам Государственной премией РСФСР уже в начале его строительства – в 1970 году.

Отрывок, характеризующий Сосновый Бор (городское поселение)

– Да, и чудесный. – Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице. Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь. Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате. «Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей. «Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе. Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу. «Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он. – Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер. – Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим. – Ну, а дети? – И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно. – Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой. – И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство. «Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!» – Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич. – Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь». За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову. Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну. – Вы ее знаете? – спросил Пьер. – Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились. – Нет, Ростову вы знаете? – Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко. «Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей». Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру. «Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно». В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам. «Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня». Пьер поехал обедать к княжне Марье. Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого». При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее. Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.

Врачи российского города с атомной электростанцией бьют тревогу

Городская поликлиника, первая оказавшаяся под ударом нового опасного вируса, «зашивалась»: врачи уезжали в Петербург и Москву – за достойными зарплатами и положенными по закону выплатами.

Конечно, всем врачам мира было тяжело в период пандемии. Но доктора в Сосновом Бору говорят о совсем уж бесчеловечном отношении, крошечных надбавках, не соблюдении прямых указов президента, гигантских переработках – и полном отсутствии документов, фиксирующих этот аврал. В крупных городах скандалы с невыплатами врачам и отсутствием положенных средств защиты гремели в СМИ, были на виду. В небольших городах было тише, но сейчас доктора в Сосновом Бору бунтуют открыто, как они сами говорят, им «терять нечего». Тем более, что мир вплотную подошел ко «второй волне».

Сосновоборские врачи долго ждали положенных выплат, но до сих пор получили крайне скромные надбавки. И в прокуратуру писали, и иск в суд подали… Но ситуация осложняется тем, что все коммуникации и решения тут идут через Москву – поликлиника подчиняется ФМБА (Федеральному медико-биологическому агентству), то есть например Комздраву Ленобласти претензии предъявлять бессмысленно. «МК» побывал в Сосновом Бору, пока город снова не стал «красной зоной».

Заведующая поликлиникой (полное название – ФГБУЗ ЦМСЧ 38 ФМБА) Екатерина Сумцова соглашается, что пандемия для всех – и чиновников, и врачей – внештатная, стрессовая ситуация. Естественно, все ошибались. Но над ошибками нужно работать, как это было во многих учреждениях, где исправили бюрократические провалы. В Сосновом Бору же воз и ныне там, какими силами и с какой мотивацией работать во «вторую волну» — непонятно.. В поликлинике, например, переболели COVID-19 четыре участковых медсестры, но они не получили страховых выплат. В Петербурге подобные ситуации превращаются в громкие скандалы. Здесь же все спускали на тормозах.

— Пандемия у нас стартовала с 15 марта, когда люди начали приезжать из-за рубежа – а у нас рядом Петербург, поток людей, которые ездят за границу, большой. К тому же на тот момент был сезонный подъем заболеваемости гриппом – март-апрель у нас всегда «горячее» время. – рассказывает заведующая .- С апреля пошли первые коронавирусные пациенты с положительными тестами, а в июне мы вошли в «красную зону». По всем признакам ситуации с нами должны были заключить дополнительные трудовые соглашения, где прописали бы наши факторы вредности – как это делалось во всех учреждениях – но этого не произошло.

Работа в автобусе и доплата 503 рубля

Как следует из рассказа Екатерины, вместо документально оформленных приказов врачей устным распоряжением отправили «работать в автобус», где они должны были принимать пациентов с подозрением на COVID-19». Этот автобус, прикрепленный к здравпункту ЛАЭС, обычно используют для мобильной лаборатории сезонной вакцинации от гриппа. Но в «ковидный» период автобус поставили в больничном городке, сделав там пункт приёма пациентов с температурой – которые считались заведомо инфицированными COVID-19. «Там нужно было дежурить по двенадцать-шестнадцать часов, не было ни санитарки, ни уборщицы – врач все делал в одиночку, при этом из средств дезинфекции нам выдали только обычные кожные антисептики. Но ведь когда приходит пациент с острым респираторным вирусным заболеванием, у него может быть мокрота, рвота – все это нужно после каждого пациента убирать и дезинфицировать, а как? Ни медсестры, никакой помощи. В автобусе один врач с салфетками. В этом же помещении приходилось есть, и там, конечно, нет канализации. К тому же на период работы в автобусе нас не освобождали от работы в поликлинике. График получался такой: врач целый день принимал пациентов, (а нагрузка была колоссальная, при нормативе двадцать три пациента на ставку принимали по шестьдесят-семьдесят человек), а после такого приёма шёл дежурить ночь в автобус. А после ночи шёл опять в поликлинику!» — рассказывает Екатерина.

Платежка с доплатой.

— Я правильно понимаю, что доплата была минимальная?

— Нам доплачивали за часы, причем совершенно крошечные деньги. Так поначалу было везде, потом по распоряжению президента это исправили – но не у нас. И по закону, после такого дежурства положен выходной и «отсыпной» — наши врачи были этого лишены. Когда мы стали об этом говорить, когда я написала рапорт о необходимости издать приказ, подготовить нормативную базу, чтобы документально зафиксировать, что мы работаем с COVID-19, чтобы там было зафиксировано право на отдых, на дополнительные дни к отпуску – на это очень негативно отреагировали. Приказ издали, но я называю его «вероломным», потому что там было прописано, что нас «привлекут к работе в приемном отделении (в инфекционном в том числе)». То есть, понимаете, опять мы формально как будто не работаем с COVID-19, потому что приемное отделение считается «чистым». По факту, нас посадили в автобус, а потом отправили в инфекционное. Когда пациенту с подтвержденным COVID-19 нужна была экстренная помощь, медсестры вызывали врачей именно из приёмного покоя – а у нас тогда даже средств защиты нормальных не было.

В итоге мы не попали под действие постановления номер 484. И не в полном объёме получили выплаты по 415 постановлению. Потому что большую часть времени мы по документам работали в приемном покое. Я отработала терапевтом и получила 503 рубля за июнь – вот такая у меня надбавка. За май – ноль рублей.

Когда открылось «ковидное отделение» на базе роддома, у меня туда забрали семь участковых терапевтов, оставив на весь остальной шестидесятитысячный город троих. Есть норматив — четырнадцать вызовов на одного врача в день. У нас же вызовов было по сто пятьдесят в день! Мы ездили по домам до самой ночи, меня однажды в «горячий» период даже не пустили в квартиру, потому что я приехала пол -второго ночи. Позвонила, говорю – я врач, а мне отвечают: врачи в такое время по домам не ходят.

Кстати, вечерами по домам врачи ходили пешком. Ведь у водителей рабочий день до пяти. Водитель отработал и уехал, а у врача очередь из вызовов. А с собой надо носить защитные костюмы, карточки, дезинфицирующие средства.

«Костюмы нам выдавали не дышащие, в них было очень тяжело, у медиков были тепловые удары. Хорошо, что нам помогла ЛАЭС – выделили машину с водителем, хотя не обязаны были этого делать. Мы видели, что у водителей ЛАЭС совсем другого качества костюмы – дышащие, в них можно жить. Они в итоге сжалились и дали нам из своих запасов, сказали: девочки, мы не можем на вас смотреть. Вот в этих костюмах, которые нам давали водители, мы и работали. Машин у нас было всего три – две от ЦМСЧ и одна от ЛАЭС». — вспоминает заведующая.

Заведующая Екатерина Сумцова.

Врачи пытались достучаться до руководства, допроситься нормальных костюмов – есть даже видео со встречи с и. о. руководителем ЦМСЧ Михаилом Давиденко, где ему показывают разницу между костюмом, подаренным водителем ЛАЭС и тем, что врачам выдали на основной работе. «Мы не просим нас любить, мы просим нас уважать», — резонно замечают врачи. Когда Давиденко сообщают, что даже при таком отношении поликлиника вынесла первый удар COVID-19, он отвечает:

— Естественно, само собой, вы же первичное звено! Удар на вас и пришёлся.

«Мне приходилось привлекать к работе врачей цеховой службы – тех, кто работает с сотрудниками ЛАЭС, с прикреплённым контингентом, потому что своих людей не хватало. – Продолжает Сумцова. — Ведь, например, возрастных врачей по постановлению правительства надо было оградить от работы с COVID-19. Врачи цеховой службы вообще по договору не обязаны соглашаться на такую работу, они спрашивали – а нам за это заплатят? Часть врачей уволилась из-за низкой зарплаты, уехали на период пандемии в Москву и Петербург, где значительно больше зарплаты и есть все положенные по закону выплаты – и не из расчёта по часам и минутам. Мне руководство обещало, что выплаты будут, я это обещала врачам. А потом мы получили эти копейки – надбавки по пятьсот рублей, некоторые врачи получили шесть тысяч, медсестры – по три. И мне сказали – это все, больше ничего не будет. Что мне потом сотрудники устроили!»

Ни сна, ни отдыха

Сумцова показывает документы – приказ о переводе на семидневную (!) рабочую неделю, выписку по доплатам: пятьсот три рубля и семь копеек за июнь месяц и ноль – за май. Между тем, постановление 415 предполагает доплату за особые условия труда и дополнительную нагрузку – и касается не только врачей, работающих в официально перепрофилированных под COVID-19 больницах.

Многие врачи не выдержали такого отношения, уволились и разъехались по крупным городам, где условия достойнее. Например, заведующая цеховой службы первого терапевтического отделения по обслуживанию прикрепленного контингента Татьяна Котюргина уволилась и перешла на работу в частную петербургскую клинику. По специальности она профпатолог – специалист по профессиональным заболеваниям, в «мирное» время работала с атомщиками. Мы встречаемся с ней в городе. Видно, что она очень переживает за бывших коллег. Говорит, что в самое «горячее» время она поддерживала, подбадривала врачей своего отделения. Все думали, что выплаты будут, что приказы о работе с COVID-19 оформят. Просто нормативная база всегда опаздывает, бюрократическая машина работает медленно.

— У меня в отделении было десять врачей и десять медсестёр, — рассказывает Татьяна Геннадьевна. – И нас устным приказом заставили работать в инфекционном отделении, где были температурящие пациенты и с подозрением на COVID-19, и с подтвержденным диагнозом. Никаким образом нас не оформили, в ответ на наши требования никаких документов мы не получили».

Вспоминает врач и историю с автобусом: его в Сосновом Бору, кажется, вообще надолго запомнят:

«С 11 апреля нас также отправили работать в автобус, что я делать категорически отказалась. Там нет условий: ночью к тебе привозят пациента, ни медсестры, никого нет. Включаешь тусклый свет, обработку никакую провести невозможно. Когда я отказалась там дежурить, пошла волна возмущения, нам выделили небольшое помещение в инфекционном отделении. Это был закуток для врача, буквально шесть-семь квадратных метров. И там никто не проводил никакую обработку, хотя я постоянно говорила о том, что она нужна. Сама, пока дежурила там, я просто все вокруг поливала обычным кожным антисептиком. Часто случалось, что мы принимали пациента с температурой, а потом у него подтверждался диагноз COVID-19. При этом в таком своеобразном «кабинете» не было ни вёдер, ни ветоши – я один раз принесла свою тряпку, обработала все там, тряпку потом выбросила. Средства индивидуальной защиты мы там тоже не носили, на фото видно – нам выдавали тонкие хирургические халаты, шапочки и маски.

— Когда все же начали выдавать СИЗ?

— За все время моей работы – так и не начали. Два врача, которые были официально трудоустроены в инфекционном отделении и работали в дневное время, носили противочумные костюмы. Это показывали по телевизору. А остальных как будто просто не существовало – все остальные врачи поликлиники, хотя также работали с COVID-19, в том числе те, кто выходил на работу в ночь в инфекционном, ни в какой табель не вносились. Участковые и цеховые врачи днем работали в поликлинике, потом дежурили в инфекционном отделении с 16 часов до восьми утра (дежурство – шестнадцать часов), и утром опять возвращались на работу в поликлинику. При этом выходных или дополнительных дней к отпуску не предоставлялось.

«Безымянные» врачи

По словам Татьяны Геннадьевны, когда она пришла на первое дежурство в инфекционное отделение и попыталась войти в АРМ (автоматизированной рабочее место – система, фиксирующая, кто именно сейчас работает – прим. А. С.), то обнаружила, что это невозможно, так как врачи не числились работающими в инфекционном отделении. «Я стала звонить врачам, которые работали до меня, и мне сказали, что абсолютно все работают под одним паролем, под фамилией одного врача. То есть доказать, что на работу выходило множество людей, невозможно, по закону мы как будто и не сталкивались с COVID-19. Мы были такими безымянными сотрудниками невидимого фронта. Наши доктора писали о проблеме и через сайт Госуслуг, и в прокуратуру. Юристы помогли составить рапорт для руководства ФМБА – но все это не возымело эффекта.» — рассказывает она.

— Сколько было таких врачей? Которые работали с COVID-19, но остались «безымянными»?

— Моих – шестеро. Участковых – примерно двенадцать человек. Но у меня средний возраст врачей – пятьдесят восемь лет, я старалась не привлекать тех, кто с отягощенным анамнезом.

При этом и от основной работы врачей никто не освобождал. « У нас есть прикреплённый контингент – их нужно каждый день обзванивать, связываться – а там сто пятьдесят человек. При этом мобильный телефон от поликлиники – всего один. Мы со своих личных номеров с пациентами общались, тратили на это по две-три тысячи рублей. А потом нам пришли надбавки – врачам по шесть тысяч, медсестрам по три – и все! Я неоднократно поднимала вопрос об оплате услуг мобильной связи, но меня смогли услышать только после обращения в вышестоящие инстанции. Выплаты по рискам, связанным с работой с COVID-19 по постановлению Правительства 415, я и другие сотрудники не получили».

Татьяна Геннадьевна рассказывает даже, что зарплаты и вовсе сокращают. Ведь они формируются из оклада (который обычно ниже МРОТ, например у Котюргиной он был около семи тысяч рублей) и качественно-количественной премии. Вот эти премии, по словам бывшей завотделением, сейчас и «режут». Откуда в таких условиях брать мотивацию ударно трудиться во вторую волну?

Врачи обратились в городскую прокуратуру, та ещё в августе вынесла представление, выявив «нарушения трудового законодательства, законодательства о стимулирующих выплатах в связи с оказанием медицинской помощи в условиях распространения COVID-19». В тексте прописано, что при доплатах не учли разницу в условиях труда.

Заключат ли с врачами допсоглашения в преддверии второй волны коронавируса? Смогут ли доктора получить выплаты – в том числе страховые, если заразятся на работе? «МК» направил соответствующий запрос в ФМБА. Поинтересовались в том числе, на какой стадии находится исправление нарушений, выявленных прокуратурой. Официальный ответ от ведомства пока не пришёл, но устно мне сообщаили, что у врачей поликлиники, в частности, у Екатерины Сумцовой, просто личный конфликт с руководством. ФМБА провело внутреннее расследование, а прокуратура не нашла нарушений. Выплаты якобы тоже пришли – через пару дней после того, как я пообщалась с врачами. Спрашиваю их: действительно ли пришли деньги? Пришло 7 143 рубля. «Ни в чем себе не отказывай».

Ситуация в Сосновом Бору – локальная, но Москва и Петербург – не вся Россия, таких небольших городов в нашей стране тысячи, и если в столице СМИ и общество моментально реагируют на недостаток СИЗ и выплат медикам, то в этой другой, большой России специалистам приходится тихо переживать пандемический ад под рефрен «а что вы хотели, на войне как на войне». Хочется верить, что ситуация исправится, а врачи смогут достойно работать не только в крупных городах.